Мрыбаков был крупным эгоистом, потенциальным алкоголиком, бабником, занудой, неудачником, лентяем, слабаком в сексе и других домашних обязанностях. Он отвечал невпопад с первого и второго раза, не так смотрел, не то слышал и видел; не так одевался, ел, бегал, двигал руками, ногами, головой и другими частями тела; не так произносил слова, не умел вовремя беседовать и вовремя молчать; не с теми дружил, и даже думать и спать умудрялся не так, как надо. Всё это он постепенно узнал о себе, как только женился.
В то утро он вышел из дому в прекрасном настроении. Живот булькал пельменями с юшкой и луком, обжаренным в кружочках моркови; сверху лежал банан. Душа булькала радостью весеннего утра, солнца и пыльных сонных котов, греющихся на парапете набережной. Побеждала жизнь.
Около воды не было никого, за исключением девушки, вдруг привлекшей его внимание. Она совершала удивительный поступок: держала в руке большой тульский пряник и хлестала его кнутом, зажатым в другой руке. Мрыбаков никогда не видел ничего подобного.
Нахлеставшись, она бросилась в воду, тут же выбежала из неё, потеряв в волнах оба предмета, с ног до головы мокрая, сразу сделавшаяся тоненькой, и вдруг разревелась, присев на корточки и закрывая лицо рукавом. Мрыбаков присел рядом и машинально предложил ей свой пиджак.
- Вас обидели... - огорчился он.
Два синих огня вспыхнули и погасли, прикрытые пологом покрасневших век.
- Ах, я была слишком добра, чтобы... Больше никогда, никогда. Ни-ко-гда! - и снова заплакала, тихо и горько, трогательно-беззащитно.
В восторге оттого, что может предложить этому новому ангелу свою помощь и, быть может, даже защитить от коварного врага, притаившегося рядом, Мрыбаков накинул на девушку пиджак, в нём, пронзённое стрелой сострадания, только что разбилось сердце.
Потом она позволила проводить её до калитки, пахнущей полынью и донником; там, окутанная тайной, оставила пиджак и быстро ушла внутрь, а наш рыцарь стоял, оглушённый новыми ощущениями, минут пятнадцать не решаясь заглянуть во двор и уйти тоже не решаясь. Вдруг калитка снова отворилась: она, переодетая в сухое, тщательно по-школьному причёсанная, вышла, кивнула Мрыбакову и зашагала меж изгородей и яблонь, цветущих прямо на улице. Он пошёл рядом.
- Хотите купаться? - спросила она.
Удивлённый, он не ответил. Рановато ещё. Полчаса назад сама ведь дрожала от холода и досады, мокрая, заплаканная...
Она улыбнулась:
- Что, испугались?
- Да вроде... нет... А что, можно и искупаться.
Глаза его загорелись. "Вот прыгну!" - решился он.
- С ума сошли... Простынете ведь, - с убеждением учительницы отрезала она.
- А вы?
- Я - нет. А вы простынете.
Он не возражал, просто тёк как река рядом, не успевая сообразить, чему приписывать такие повороты.
- А вы упрямый.
"Почему..." - мелькнуло в голове и сразу исчезло, продолжаясь как эхо: "Удивительная, прекрасная, таинственная незнакомка..."
Деревья кончились, впереди была площадь, выложенная разноцветной брусчаткой. Возле мамаш с колясками играли дети.
- Что вы читаете?
Голос её звучал уверенно, без дрожи.
- Сейчас, или вообще? - переспросил Мрыбаков, но по её взгляду понял, что переспросил глупо. - Разное... Фантастику, детективы, классиков, наших и... зарубежных... люблю. Техническую литературу. Сказки... Вот, недавно эзотерику читал.
- Нравится?
- Эзотерика?
- Читать.
- Как... вообще?.. - опешил он.
- Глупенький! Ну конечно же эзотерику, - рассмеялась она.
- Нравится.
"И взгляд открытый, добрый. И умный. Умнее моего" - заключил он, вздохнув. Спохватился:
- А как вас зовут?
- Приставать будете?
- Что вы... Просто неудобно как-то: всё "вы" да "вы"...
- Мне удобно.
Он осёкся, будто надерзил или позволил что-то, имени которому не знает, а знать обязан.
"Таинственная... Строгая. И прекрасная".
Через месяц ухаживаний они поженились.

Понравилось?

Проголосовало: 3 чел.