Depression
Поймана. Пылью подернулся свет.
Так мотылек обращается в моль.
Тяжек ли груз неминуемых бед,
Знает лишь чувства пожравшая боль.
Кардиограмма порвется в клочки
Колких, шальных, необузданных строк.
В сытом огне мельтешат мотыльки.
Край всех мечтаний - взведенный курок.
Да, я больна! Плесневеет душа.
В тихом безумии корчится мир.
Вязкою тьмой невозможно дышать.
Жизнь будто цирк... только я не факир.
Нервно вгрызаясь в безвольную плоть,
Слабость вершит истерический суд.
Долго ли палец иглой уколоть -
Спать, ожидая, что все же поймут?..
Хлипко согнусь под терновым венцом.
Уксус и желчь станут слаще вина.
Сказки с умильно счастливым концом,
Вы отцвели... Догораю одна.
Влажный туман в потускневших глазах
Тушит упрямый живой фитилек.
В жалком театре теней - только страх.
Больше не бьется былой мотылек.
Так мотылек обращается в моль.
Тяжек ли груз неминуемых бед,
Знает лишь чувства пожравшая боль.
Кардиограмма порвется в клочки
Колких, шальных, необузданных строк.
В сытом огне мельтешат мотыльки.
Край всех мечтаний - взведенный курок.
Да, я больна! Плесневеет душа.
В тихом безумии корчится мир.
Вязкою тьмой невозможно дышать.
Жизнь будто цирк... только я не факир.
Нервно вгрызаясь в безвольную плоть,
Слабость вершит истерический суд.
Долго ли палец иглой уколоть -
Спать, ожидая, что все же поймут?..
Хлипко согнусь под терновым венцом.
Уксус и желчь станут слаще вина.
Сказки с умильно счастливым концом,
Вы отцвели... Догораю одна.
Влажный туман в потускневших глазах
Тушит упрямый живой фитилек.
В жалком театре теней - только страх.
Больше не бьется былой мотылек.