На заре
Я вернусь на рассвете
и малиновый ветер
снова мне подпоёт.
Будет ночь веселиться,
пиво речкою литься
и желанье умрёт.
Будет песня метаться,
струны бешено рваться,
а душа лишь рыдать.
Где предел снисхожденья?
Смысл немого творенья?
Там, где зверя печать.
Дождь безудержно хлещет,
лист осины трепещет
на холодном ветру.
Но уют этой кухни,
ночи преданный спутник,
сохранил тишину.
Час святого причастья,
узник вечного счастья
заглянул в этот мир.
Ночь-слепая надежда
тех, кто счастлив безбрежно,
кто судьбы господин.
Всё рыдает гитара.
Видно солнцу так надо
власть свою утверждать.
Струны звоном летают,
ноты в воздухе тают,
дух рождает печаль.
Сердце мечется в печали,
но ещё не прокричали
птицы будущий рассвет.
Улыбнувшись, словно другу,
на заре отдашься струнам.
Ночи же ответишь:... "Нет!"
и малиновый ветер
снова мне подпоёт.
Будет ночь веселиться,
пиво речкою литься
и желанье умрёт.
Будет песня метаться,
струны бешено рваться,
а душа лишь рыдать.
Где предел снисхожденья?
Смысл немого творенья?
Там, где зверя печать.
Дождь безудержно хлещет,
лист осины трепещет
на холодном ветру.
Но уют этой кухни,
ночи преданный спутник,
сохранил тишину.
Час святого причастья,
узник вечного счастья
заглянул в этот мир.
Ночь-слепая надежда
тех, кто счастлив безбрежно,
кто судьбы господин.
Всё рыдает гитара.
Видно солнцу так надо
власть свою утверждать.
Струны звоном летают,
ноты в воздухе тают,
дух рождает печаль.
Сердце мечется в печали,
но ещё не прокричали
птицы будущий рассвет.
Улыбнувшись, словно другу,
на заре отдашься струнам.
Ночи же ответишь:... "Нет!"