Когда я буду старым и спокойным
Когда я буду старым и спокойным
Курить в качалке-кресле под пушистым пледом,
Вопрос задаст, забравшись на колени,
Тот (или та), кто называет меня дедом:
- «Скажи, дедуля, вот ты старый, лысый,
Седую щетину давно не брил,
И много лет тебе, но ты же все равно мужчина,
Ты, как мужчина, хоть кого-нибудь любил?»
- «Я и сейчас люблю», - отвечу я достойно
-«Как можно солнце не любить?
И сердцу старому уютно и спокойно,
И продолжает мне оно светить.
Оно такое, не слепящее, не злое,
Не красный круг на флаге у японцев,
А рыжее, с зелеными глазами,
Мое родное ласковое солнце…
Оно с красивыми и длинными руками,
Такими теплыми, как летний южный ветер…
И с бесконечно-гладкими ногами,
Таких других и нет на целом свете.
Когда оно на ухо тихо что-то шепчет,
Я покрываюсь кожей весь гусиной…
И пахнет свежестью, как молодая кукуруза,
А губы сладкие, как мякоть апельсина…
Вот так, внучок, полжизни проживя,
Не знал, как хорошо бывает,
Когда такого солнца свет лишь для тебя,
Когда не страшно от любви растаять…»
Курить в качалке-кресле под пушистым пледом,
Вопрос задаст, забравшись на колени,
Тот (или та), кто называет меня дедом:
- «Скажи, дедуля, вот ты старый, лысый,
Седую щетину давно не брил,
И много лет тебе, но ты же все равно мужчина,
Ты, как мужчина, хоть кого-нибудь любил?»
- «Я и сейчас люблю», - отвечу я достойно
-«Как можно солнце не любить?
И сердцу старому уютно и спокойно,
И продолжает мне оно светить.
Оно такое, не слепящее, не злое,
Не красный круг на флаге у японцев,
А рыжее, с зелеными глазами,
Мое родное ласковое солнце…
Оно с красивыми и длинными руками,
Такими теплыми, как летний южный ветер…
И с бесконечно-гладкими ногами,
Таких других и нет на целом свете.
Когда оно на ухо тихо что-то шепчет,
Я покрываюсь кожей весь гусиной…
И пахнет свежестью, как молодая кукуруза,
А губы сладкие, как мякоть апельсина…
Вот так, внучок, полжизни проживя,
Не знал, как хорошо бывает,
Когда такого солнца свет лишь для тебя,
Когда не страшно от любви растаять…»