Ты мне напомнил эпос Гомера,
Ты мне напомнил эпос Гомера,
Мой Одиссей, мой седой Одиссей,
Где эта чаша, где эта мера?
Казнь ожиданья какого размера?
Ты возвращаешься. Всё-таки к ней.
Вечная мать и жена — Пенелопа.
Я не соперница ей. Потому
Мне языком говорить Эзопа
Вечною гостьей в чужом дому.
Мой сероглазый царь Одиссей,
Можно, тебе я омою ноги?
Что же ты замер у низких дверей,
Или трудны тебе эти пороги?
Нету на пальце моем кольца,
Сядь, позову вот только ребенка.
И, отраженьем лица отца,
Он прибежит, загорелый и тонкий.
Что ты? Не хочешь? Пора идти?
Тянешься к ложу вокруг маслины…
Чем же мое нежеланно? Прости.
Да, я не стою её половины
Пальца. Иди. Да хранит Афина
Твои дороги и возвращенья.
Мне не пристало открыто плакать.
Место, где ждут, место прощенья,
Маленький остров, земля Итака.
Я не рабыня, я не Афина,
Горькой усмешкой кривится рот.
Ты проезжаешь, как прежде мимо.
Мимо моих неприметных ворот.
Мой Одиссей, мой седой Одиссей,
Где эта чаша, где эта мера?
Казнь ожиданья какого размера?
Ты возвращаешься. Всё-таки к ней.
Вечная мать и жена — Пенелопа.
Я не соперница ей. Потому
Мне языком говорить Эзопа
Вечною гостьей в чужом дому.
Мой сероглазый царь Одиссей,
Можно, тебе я омою ноги?
Что же ты замер у низких дверей,
Или трудны тебе эти пороги?
Нету на пальце моем кольца,
Сядь, позову вот только ребенка.
И, отраженьем лица отца,
Он прибежит, загорелый и тонкий.
Что ты? Не хочешь? Пора идти?
Тянешься к ложу вокруг маслины…
Чем же мое нежеланно? Прости.
Да, я не стою её половины
Пальца. Иди. Да хранит Афина
Твои дороги и возвращенья.
Мне не пристало открыто плакать.
Место, где ждут, место прощенья,
Маленький остров, земля Итака.
Я не рабыня, я не Афина,
Горькой усмешкой кривится рот.
Ты проезжаешь, как прежде мимо.
Мимо моих неприметных ворот.