Острая боль пронзила тело, сковала мышцы и поглотила все вокруг. Спустя вечность, ком потерял плотность, тело выгнулось, голова запрокинулась, воздух со свистом вырвался из легких.
Где-то – в нигде: тик-так! тук-тук! – шли часы и дождь.
Тело сложилось пополам, трясущиеся пальцы впились в простынь, ногти побелели. Простыня тут же потемнела, намокла и потяжелела от слез – крупных, едких и горячих. Набухшие от соленой влаги веки поползли вверх, зрачки бешено заметались в кубе пространства.
«Ок-но»... «сте-на»... «по-то-лок»... «кро-вать»... «кровь»... «те-ло»... «ут-ро»...
Я. отдышался, на секунду затаил дыхание, прислушался к стуку сердца в груди и с наслаждением выдохнул. Затем, опустил ноги на пол и тут же поджал их: холодный пол обжег подошвы ног. Тапочки были где-то под кроватью, и Я. был вынужден снова ступить голыми подошвами на пол.
Я. сделал первый шаг и почувствовал, что ватное тело пока слушалось с большим опозданием. Я. сделал второй шаг, в голове гудело, и комната продолжала плыть перед глазами. Я. замер на мгновенье, затем чуть сильнее вытянул носок правой ноги вперед: третий шаг – немного дальше, чем два предыдущих, и вторая половица от двери в спальню даже не скрипнула.
Вот и коридор. Теперь направо. Дверь в ванную комнату.
Я. нащупал рукой выключатель на стене. Тусклая лампочка вырвала из темноты звуки, цвета, линии, объем. Медлительный пруссак лениво засеменил под корытом чугунной ванны. Я. покрутил вентиль, и кран выпустил ржавую струю воды. Зрачки сфокусировались на отражении в зеркале: осунувшееся худое лицо, глубоко посаженные зеленые глаза, длинный с горбинкой нос и бледные губы.
Я. отыскал на полке над раковиной бритву, сменил дрожащими руками лезвие и намылил щеки и подбородок. Свежее лезвие без труда снимало двухдневную щетину, холодная вода бодрила и уносила с собой остатки недавней боли.
Я. почистил зубы, вытерся полотенцем, причесался и шаркающей походкой прошел в кухню. Наполнив кофеварку водой и всыпав в нее две ложки кофе, Я. принялся готовить завтрак. Отставив в сторону сварившийся кофе, Я. сварил яйцо всмятку и нарезал тонкими ломтиками хлеб. Аккуратно расставив все на небольшом кухонном столе, Я. присел на табурет: ни звука, ни одного лишнего движения, ни сахара в кофе, ни соли в желток яйца.
Закончив завтрак, Я. тщательно вымыл посуду, пунктуально расставил все по местам, вернулся в спальню и, заправив постель, вынул из шкафа белую рубашку и светло-серый костюм. Все вещи были подержанными, но чисто выстиранными и аккуратно проглаженными. Облачившись в рубашку и костюм, Я. поглядел на часы на прикроватной тумбочке – 5:20 утра – и вынул из шкафа видавший виды портфель.
Пройдя в прихожую, Я. надел ботинки, светло-серый старенький плащ и замусоленную, давным-давно вышедшую из моды, шляпу с обвисшими полями. Прижавшись щекой к двери, Я. прислушался – тихо: соседи по этажу мирно спали, только было слышно, как дождь стучит в козырек над парадной дверью дома.
Я. осторожно отпер дверной замок, беззвучно проскользнул в коридор, запер дверь и быстро спустился во двор.
Во дворе было пустынно и тихо, низкое небо нависло над спящим городом, где-то на окраине тоскливо выл продрогший пес, унылый дождь выстукивал мерную дробь о крышу и ставни дома.
Несколько секунд Я. постоял в нерешительности перед огромной грязной лужей, вглядываясь во мрак и обдумывая маршрут, затем надел шляпу и, прижав к груди портфель, засеменил прочь.
Добравшись до площади перед Ратушей, Я. свернул в переулок, обогнул странноприимный дом и снова вернулся на главную улицу. Прижимаясь к стенам спящих домов, Я. прошел мимо лавки мясника и вышел из города.
Петляющая во мрак дорога размокла от дождя, и Я. пришлось сбавить шаг, ежеминутно перепрыгивая лужи, огибая ухабы и рискуя угодить в слякоть обочины.
Совсем скоро впереди мелькнул шпиль часовни и Я., забирая немного вправо, стал огибать край городского кладбища. Дождь начал стихать, небо чуть просветлело, Я. понял, что начался рассвет и прибавил шаг.
Пропетляв еще минут двадцать, Я. вышел к полустанку, несколько минут вглядывался в него, затем, плотнее прижав к груди портфель, прошел в помещение. В крохотном зале ожидания никого не было, тусклые лампы освещали две пустые скамьи у стен и ступени лестницы, ведущей в кабинет станционного смотрителя.
Я. беззвучно поднялся по ступеням и осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Станционный смотритель спал на стуле, уронив плешивую голову на стол и тяжело выдыхая винные пары. Его правая рука безвольно повисла в нескольких сантиметрах над грязным полом, рядом с ней лежала опрокинутая оловянная кружка.
Я. удовлетворенно кивнул самому себе головой и, проследовав через зал ожидания, вышел на перрон.
Небо окончательно просветлело, но солнечные лучи могли пробиться сквозь плотные свинцовые тучи.
Я. несколько раз прошелся по небольшой площадке перрона и внимательно огляделся по сторонам. Подойдя к единственному фонарю, вынул из портфеля моток веревки и соорудил на одном ее конце скользящую петлю. Привязав другой конец к фонарному столбу, снял шляпу, взобрался на перила перрона, накинул петлю на шею и замер.
Юго-Западный экспресс, выпуская густые клубы дыма и пара, появился ровно в 6 утра.
Я. встрепенулся, проверил петлю и примерился: прыжок необходимо синхронизировать с мгновением, когда первые вагоны экспресса поравняются с фонарным столбом на перроне.
Протрубив на всю округу, черно-желтый паровоз на огромной скорости покатил синие вагоны мимо перрона.
В то же мгновенье, Я. спрыгнул с перил, затягивая петлю и повисая в метре от поверхности перрона. Веревка не выдержала веса, звонко лопнула, и Я. кубарем покатился под откос к полотну железной дороги.
Юго-Западный экспресс, прогрохотав мимо полустанка почтовым вагоном, замыкающим состав, исчез в мутной дымке за горизонтом, унося пассажиров к побережью.
Я., рыдая и скользя в слякоти пригорка, с трудом выбрался обратно на перрон и, привалившись к перилам, в бессильной ярости обхватил голову перепачканными руками.
Я. просидел так – раскачиваясь всем телом и глухо постанывая – несколько долгих и мучительных минут.
Поднявшись, Я. огляделся и увидел в нескольких метрах в стороне необычного старика с морщинистым лицом, в выцветшем на солнце тряпье и с грубым посохом в руках.
Старик поглядел в ту сторону, куда совсем недавно унесся экспресс, усмехнулся и негромко заговорил:
– Зачем спешить? Один день ничего не меняет...
Он повернулся и медленно зашагал в сторону города, Я. тут же вскочил, подобрал шляпу и, нагнав его, пошел рядом.
– Когда-то давным-давно я куда-то спешил... – Снова заговорил старик, словно бы обращаясь к самому себе. – Взял посох и ушел из родного города... Сначала я искал Бога... Затем, я искал счастье... Теперь, я ищу смерть...
Я., с интересом всматриваясь в старика, разглядывал его одежду, руки, седой волос и длинную бороду.
– Я всегда думал, что смерть – это нож, пуля или молния... – Старик усмехнулся в бороду. – То, что я искал снаружи, оказалось внутри...
Я. прошагал рядом с ним до самой окраины городского кладбища, пока внезапно не вспомнил о забытом на перроне портфеле. Замерев в неуверенности, Я. с досадой некоторое время глядел вслед медленно удалявшемуся старику, затем тяжело вздохнул и побрел в сторону полустанка.
Станционный смотритель уже проснулся, но перрон пока еще продолжал оставаться пустынным.
Подобрав свой портфель, Я. попытался, было снять с фонарного столба остатки оборвавшейся веревки, но, испугавшись того, что станционный смотритель застигнет его тут же на месте, засеменил прочь.
Добравшись до городского кладбища, Я. огляделся в поисках странного старика, но его уже и след простыл.
Обдумывая все услышанное от странника, Я. медленно побрел вдоль кладбищенской ограды. Внезапно его внимание привлекло надгробие в виде фигуры молящегося ангела-младенца. Я. пригляделся: белый с темными прожилками мрамор, небольшие крылья и пустые глазницы. Это надгробие – возвышаясь над небольшой могилой – весьма явно выделялось среди остальных: унылых, серых и совершенно бесформенных.
Я. чему-то улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться плеча молящегося ангела-младенца. Внезапно прямо над головой раздался пронзительный грай и с крыши часовни слетел на надгробье огромный сизо-черный ворон.
Я. в испуге отпрянул от ограды, повалился на землю, но тут же вскочил и пустился наутек.
Лишь добравшись до окраины города, Я. остановился, присел на корточки и перевел дыхание.
Заметив, что на шее до сих пор болтается обрывок петли, снял его и, спрятав в портфель, огляделся по сторонам. Солнце, так и не пробилось сквозь тучи, дождь снова набирал силу и наползающий со стороны Горького озера туман стелился над землей.
Я. вошел в город и остановился, как вкопанный у лавки мясника. Свежее мясо парило на прилавке, горбатый мясник, ловко орудуя огромным ножом, отделял мякоть от костей.
Я., как завороженный глядел на лезвие его ножа и заляпанный кровью фартук. Мясник, отерев со лба крупные капли, вытер руки о подол фартука и усмехнулся.
– Чудак-человек! Чего глядеть-то? Выбирай кусок, что пожирней да неси домой. Жене и детишкам – радость... – Мясник прищурился. – Или у тебя нет семьи?
Я., переминаясь с ноги на ногу, молча кивнул в ответ и покраснел.
– Чего время терять-то? Если ты не местный, то подскажу. – Мясник вышел из лавки и, продолжая держать в руке свой громадный нож, кивнул головой вглубь города. – Иди прямо до первого перекрестка, а там, свернешь налево и попадешь в Стекольный переулок, минуешь дом приходского священника, пройдешь еще немного и уткнешься в бордель.
Я. поглядел в ту сторону, куда указывала рука мясника.
Мясник снова усмехнулся.
– Не хочешь покупать мясо – купи себе любовь, чудак...
Я. молча отвернулся и побрел вглубь города, но, добравшись до первого же перекрестка, остановился у фонтана и стал умывать руки. Умывшись и по возможности очистив свою одежду от грязи, Я. двинулся дальше и очень скоро – почти крадучись – вошел в холл городского почтамта.
Часы в холле показывали семь часов пятьдесят минут утра. Я. прошел по коридору, снял шляпу и плащ, уселся на стул в своем отделе и вынул из верхнего ящика конторки перо, чернильницу и печать. Кабинет был таким крохотным, что в нем едва умещались конторка, стул и корзина для мусора.
Часы отбивали час за часом, но сегодня ни один горожанин не пожелал отправить телеграмму. Я. в совершенном безмолвии, лишь изредка меняя позу, просидел в полном одиночестве до шести часов вечера.
«Купи себе любовь, чудак...»
Я. дождался, когда часы отобьют шесть вечера и, сложив перо, чернильницу и печать обратно в ящик конторки, надел шляпу и плащ и вышел из отдела. Свернув направо, Я. прошел по коридору вглубь здания и, превозмогая самого себя, тихонько кашлянул у окошка кассы.
– Дармоеды... – Пробормотал тучный, с рыжими бакенбардами на розовощеком лице, бухгалтер. – За весь день ни одного посетителя, а жалованье получают регулярно.
Он отыскал на столе ведомость на получение жалованья, наслюнявил карандаш и небрежно добавил:
– Вот тут распишись...
Я. заволновался и начал лихорадочно искать свое имя в ведомости, но тут же выронил карандаш из рук: буквы и строчки плясали перед глазами пляску св. Витта и никак не хотели складываться в слова.
– Что еще? Забыл, как тебя зовут? – Бухгалтер ткнул жирным пальцем в ведомость. – Вот, расписывайся...
Я. справился с волнением, дрожащими пальцами снова взял карандаш в руки и неумело вывел свою подпись в указанном месте. Бухгалтер сверил строки, недоверчиво поглядел в окошко кассы и, отсчитав деньги, высыпал горсть монет.
– Крупных и купюр нет. Только мелочь. Забирай. И побыстрее!
Я. сгреб монеты в горсть, сунул их в карман и быстрым шагом направился к выходу из почтамта.
На улице дождь монотонно продолжал сеять крупные и холодные капли. Редкие прохожие, огибая лужи, стремились быстрее укрыться в зданиях.
Я. надел шляпу, переложил портфель в левую руку, сунул правую в карман плаща и, сжав в горсть монеты, медленно побрел в сторону Стекольного переулка.
На перекрестке ругались полицмейстер и истопник Ратуши. Обессилевшая лошадь, подрагивая ушами и вздрагивая всем телом, лежала между ними.
– Я сейчас. Я мигом. – Горячился хромой истопник. – Вставай, милая! Ну, вставай, дура!
Скучающий полицмейстер сплюнул окурок папиросы себе под ноги, зевнул и, достав из кобуры револьвер, всунул его вороненый ствол в косматое ухо лошади. Истопник повалился на колени и запричитал.
Я. прошел дальше, миновал дом приходского священника, обогнул пару громадных луж и, наконец, вышел к борделю.
Туман, смешиваясь с сумерками, наполнил город унынием, кое-где загорелись фонари, но их тусклый свет едва рассеивал полумрак.
Створчатые окна борделя были раскрыты настежь, из них неслась легкомысленная музыка, внутри кто-то громко хохотал и чокался хрустальной посудой.
Я. в нерешительности замер, наощупь пересчитал монеты в кармане плаща и, оглядевшись по сторонам, шагнул к двери, как… внезапно чьи-то сильные руки, схватив за ворот плаща и заткнув рот, потащили куда-то за угол. Мокрые ветки кустарника хлестнули по лицу, но руки незнакомца продолжали тащить вглубь, в какую-то темную подворотню, чтобы пригвоздить к дощатому забору.
Я. зажмурился в ожидании гибели, но почувствовал, как незнакомец проворно обшарили карманы, и услышал сиплый, напитанный винным перегаром и вонью лука, голос:
– Ну, что, дохляк? Тебя, как: придушить или зарезать?
Я. разглядел во тьме расширенные и мутные зрачки незнакомца, отрицательно замотал головой и, ощутив слабость, осел всем телом вниз.
– Какие мы нежные!
Я. поглядел вверх и увидел, как незнакомец, пряча финку за голенище сапога, пересчитал добычу и просипел:
– На эти гроши ты хотел купить любовь?!
Незнакомец громко расхохотался, но тут же закашлялся, отдышался и добавил:
– Тебе повезло... Вставай!
Я. с трудом поднялся на ноги, и чуть было не упал, если бы не помощь все тех же сильных рук незнакомца.
– Идем. Но не вздумай звать на помощь или бежать – убью...
Пройдя в полной темноте по каким-то закоулкам, незнакомец и Я. очутились у входа в таверну. На заблеванных ступенях дремал какой-то оборванец, чуть поодаль, облокотившись на стену, пошатываясь и пытаясь прикурить папиросу, пристроилась полуголая проститутка.
Незнакомец и Я. вошли внутрь таверны и, пробираясь в гулком и спертом воздухе мимо посетителей, с трудом отыскали свободный стол.
– Садись! – Скомандовал незнакомец и, позвав официантку – пышногрудую матрону с усами – уселся напротив. Ударив кулаком по столу, он внезапно расхохотался, но тут же смолк и, подавшись всем телом вперед, обнажил в усмешке гнилые и редкие зубы:
– Нет счастья на свете: одни убытки грабителям!
Официантка принесла на замызганном подносе кувшин с вином, две оловянные кружки, краюху черного хлеба, соль, пару луковиц и две чашки с гороховой похлебкой.
Высыпав монеты на край стола, незнакомец мрачно поглядел на женщину и, хлопнув ее по толстому заду, прорычал:
– Пошла вон!
Я. задрожал всем телом, втянул голову в плечи и с нескрываемым испугом поглядел в его лицо.
– Пей!!! – Скомандовал незнакомец и помрачнел.
Вино оказалось кислым и терпким, Я. сделал несколько глотков и почувствовал, как по телу разлилось тепло. Незнакомец одним залпом выпил свою кружку, налил себе еще вина, выпил и, снова наполнив свою кружку, закусил луковицей.
– Только последняя дура могла бы продать тебе любовь... – Он снова выпил и Я. заметил, что с каждым глотком вина незнакомец мрачнел все больше. – Да и я никому уже не нужен... Душу по подворотням таких, как ты, дохляков...
Он вынул из кармана портсигар, прикурил папиросу и, выдыхая дым, сипло прохрипел:
– Презираешь меня?
Я. отрицательно замотал головой, снова пригубил вина и покорно сложил руки перед собой на столе.
– Когда-то и я был таким же, как ты... У меня была работа, крыша над головой, любимая женщина... Я тоже любил... Ее... Эту, как ее? Сильно любил... – Незнакомец снова ударил кулаком по столу, графин и кружки звякнули, Я. отпрянул и вжался в спинку скамьи. – И убил.
Я. снова почувствовал слабость, как тогда в подворотне и побледнел.
– Еще вина! – Проорал незнакомец, вынул из-за голенища финку и всадил ее в крышку стола – Пей!!!
Я. снова пригубил из своей кружки и тоскливо проследил за тем, как официантка принесла еще один кувшин с вином.
– За деньги можно купить все... Всех... И любовь...
Незнакомец в одиночку допил кувшин вина и внезапно уронил тяжелую голову на руки. Несколько минут Я. сидел неподвижно, прислушиваясь к его дыханию и оглядываясь по сторонам.
Собравшись с силами, Я. резко вскочил со скамьи и стремглав помчался к выходу из таверны, сталкиваясь на ходу с пьяными посетителями.
Выбежав из таверны, Я. бросился бежать, куда глаза глядят – не разбирая пути, ежеминутно поскальзываясь и падая в лужи, удаляясь все дальше от незнакомца и проститутки, что-то прокричавшей ему в след.
Я. продолжал бежать, тяжело дыша и вскрикивая каждый раз, когда натыкался на какую-нибудь преграду или попадал в лужу. С каждым шагом становилось страшнее – Я. уже понимал, что заблудился.
Проскочив на одном дыхании западные окраины города, Я. медленно перешел с бега на шаг, но в тот же момент поскользнулся вновь и полетел куда-то вниз.
Я. закричал, раскинул руки и почувствовал, как тело, ускоряясь все больше и больше, приближается к чему-то холодному и влажному. Секунда, другая, третья, Я. закрыл глаза и сжался в комок, предчувствуя столкновение.
В то же самое мгновенье туман неожиданно рассеялся, холодная вода с шумом расступилась и приняла в свои гулкие и тягучие объятия. Я. понял, что, сорвавшись с отвесного берега, угодил прямиком в воды Горького озера, откуда всякий раз в осеннюю пору и приползал в город этот густой и нескончаемый туман.
Вода в мгновение ока пробралась под одежду, которая тут же набухла и сковала движения, но Я. и не собирался сопротивляться ей. Некоторое время, раскрыв глаза, Я. медленно – повинуясь законам физики – погружался на дно Горького озера.
Я. медленно тонул, голова перестала гудеть, сердце забилось ровнее и спокойнее, вода, проникнув в горло через нос, устремилась в легкие.
Я. совершенно безучастно отметил в мозгу прикосновение чьих-то цепких рук к ногам, падение в бездну прекратилось, и сердце снова застучало в висках с бешеной скоростью.
Оказавшись в лодке, Я. заклокотал освобождающимися от воды легкими, отдышался и в бессилии повалился на ее дно.
– Черт бы вас побрал, самоубийц! – Послышался где-то поблизости чей-то хриплый голос. – Господи прости!
Я. с трудом разлепил веки и попытался разглядеть того, кому принадлежал этот хриплый и знакомый до боли голос, но ничего не смог разглядеть во мраке и тумане.
– Всю рыбу распугал! – Снова услышал Я., и понял, что хозяин знакомого голоса сел на весла и стал рывками грести к берегу.
Скоро Я., выбравшись из лодки и опираясь на плечо незнакомца, сделал несколько шагов по твердой земле и в то же самое мгновенье почувствовал, что буквально закоченел от холода.
Незнакомец огляделся по сторонам, проворно насобирал веток и, чиркнув спичкой, раздул небольшой костерок. Вскоре пламя разгорелось, и костерок превратился в самый настоящий – жаркий и потрескивающий – костер. Мрак и туман рассеялись и Я., приглядевшись к незнакомому спасителю, внезапно узнал в нем городского священника.
– Не мог утром утопиться? – Недовольно пробормотал священнослужитель, слегка картавя, отжал рукава и подол рясы и подкинул веток в костер. – Всю неделю отпеваю, отпускаю грехи, молюсь, один раз выбрался за город рыбу поудить и на тебе...
Я. – вздрагивая всем телом – придвинулся поближе к костру, но озноб усиливался.
– Жить расхотелось? – Снова пробурчал священник, глядя на то, как Я. вздрагивал и кашлял. – Там, куда попадают самоубийцы...
Он вдруг умолк, тяжело вздохнул, поглядел с тоской на гладь озера и снова заговорил:
– Пропала рыбалка... Креста на тебе нет. В Бога единого, истинного и всемогущего – веруешь ли?
Я. кивнул в ответ головой и протянул дрожащие руки к костру.
– Бог, есть Любовь... – Скороговоркой ответствовал священнослужитель, подбросил еще несколько веток в костер и снова с тоской поглядел в сторону озера. – Он всех любит: и убийц, и проституток, и даже рыбешку бессловесную...
Я. медленно поднялся и, пошатываясь, побрел в сторону города. Обогнув Горькое озеро, взобрался по склону, продрался сквозь заросли кустарника и оказался в предместьях города.
Дождь продолжал моросить, Я. несколько секунд раздумывал, не пройти ли через площадь у Ратуши, но затем передумал и быстро зашагал в сторону своего дома.
Добравшись до дома, Я. осторожно вошел во двор и пригляделся к окнам. Свет горел только у домоправительницы. Я., прижимаясь к стене, просунулся в полуоткрытую парадную, неслышно поднялся по ступеням и, беззвучно отперев дверь, перевел дух только в своей прихожей.
Быстро раздевшись, Я. побежал в ванную комнату. Набрав полную ванну горячей воды и дрожа от холода, забрался в нее и несколько минут лежал без движения. Я. вспомнил убийцу в подворотне, проститутку у таверны и священника и беззвучно разрыдался.
Я. рыдал очень долго, даже, когда выбрался из ванной и согрел на кухне кофе. Истерика отступила внезапно, в тот момент, когда Я., выключив в кухне свет и усевшись на стул, стал глядеть в окно в полной тишине комнат. И теперь Я. более не чувствовал ни страха, ни боли, ни даже озноба. Все отступило куда-то далеко и исчезло, словно город за окном, поглощенный густым туманом с Горького озера.
Наконец, когда часы на Ратуше пробили полночь, Я. поднялся со стула, прошел в спальню, включил свет и присел на край постели. Спустя некоторое время, потирая виски, Я. поднялся с постели, пару раз прошелся по комнате и подошел к шкафу.
Раскрыв дверцы, Я. вынул из него покрытый тряпицей и заляпанный красками этюдник, кисти, палитру и краски. Установив его посреди спальни, Я. сдернул тряпицу и развернул картину к свету. Город – с домами и улицами, Ратушей и площадью, лавками и переулками, фонтанами и вывесками, флюгерами и цветочными тумбами – написанный темперой, отличался от реального и реальности всего лишь размерами.
Я. – простояв несколько минут в раздумье – несколькими мазками кисти дописал дождь и туман, полицмейстера и истопника, затем еще одним мазком – проститутку у таверны, еще одним – убийцу. Дописав на окраине города Горькое озеро, Я. обозначил на его берегу священника и костер, добавил рядом лодку.
Закончив, Я. устало присел на край постели и некоторое время задумчиво разглядывал свою работу. Затем снова поднялся с постели, открыл настежь окно в спальне и примерился к направлению ветра: Восточный.
Решение пришло совершенно внезапно.
Сходив на кухню, Я. принес коробок спичек и выключил свет в спальне. Первыми занялись шторы, затем огонь побежал по потолочным перекрытиям и проник в прихожую. Спальня тут же наполнилась едким и густым дымом.
Удовлетворенно оглядевшись по сторонам, Я. разделся и повалился в постель...







© Сергей Росс, 2007

Понравилось?

Проголосовало: 14 чел.