Однажды, когда-то давно, в ту пору, когда не было телевизоров и автомобилей, а люди ещё не разучились читать и ходить пешком, жил на нашей грешной земле один ничем не примечательный человек, а имя ему было Иван. «Почему его назвали именно Иваном, а, к примеру, не Аркадием?», - спросите вы. «Не знаю, спросите лучше у его родителей», - отвечу я. Фамилия у Ивана была Убогий. Когда он родился, медсестра в шутку сказала: «Шевельнётся – убейте!». Но вы уж простите, на всякие глупости отвлекаюсь.
Так вот, жил этот Иван Убогий, в принципе, совсем неплохо. Можно сказать, жил – не тужил. Получал приличное жалованье, питался три раза в день в ресторанах, имел много свободного времени, вследствие чего, вёл разгульный образ жизни. Кабаки, карты, вино – ни пред чем он не тушевался. А вот душевные заботы волновали его самую малость, точнее сказать, он о них практически не задумывался, пока не произошло одно чрезвычайно важное событие, круто, на сто восемьдесят градусов, поменявшее его отношение к жизни.
Случилось это промозглым сентябрьским утром, причем был столь ранний час, что, казалось, на улице и нет никого вовсе. Желтая листва покрывала, ещё не успевший высохнуть, асфальт, а воздух был наполнен той неповторимой свежестью, которая обычно бывает в первые минуты после дождя. Убогий неспешно шёл на работу по тропе, которая была очень длинной, я бы сказал, длиною в жизнь. По этой дороге он проходил каждый божий день. Обычно ему встречались прохожие, с каждым из которых его непременно связывали неприятные воспоминания. Иногда Ивана переполняли чувства мести и злобы. Кого-то всем сердцем ненавидел, а кому-то завидовал. Но в этот раз ни единого знакомого человека Убогий не встретил. Он всегда выходил заранее, поскольку, меньше всего хотел опоздать. Он боялся даже значительного осуждения со стороны коллег по цеху. Критику, в любом своём проявлении, в том числе и конструктивную, он не переносил почти на генетическом уровне. Совершенно неожиданно, ноги его ослабли, и он решил передохнуть, присев на ближайшую скамью, на которой лежала бродячая собака. Животное, смотрящее на Ивана добрыми, казалось, уставшими глазами, его ни капельки не смутило, да и, места на большой деревянной лавке, хватило бы всем земным тварям.
Вдруг, Убогий почувствовал невыносимую боль в висках, у него потемнело в глазах. Перед ним в мгновенье промелькнула вся жизнь. Но буквально через пару секунд всё прекратилось. Опомнившись, Иван, по-прежнему, ощутил себя, сидевшем на скамье. Пейзаж вокруг, за время его отсутствия, не изменился: пустынная улица, ни единой живой души, за исключением собаки. Он, вновь, возомнил себя человеком, способным свернуть горы. От ощущения бодрости духа, Иван радостно воскликнул: «Жив! Я живой!».
- Или мы оба мертвы…, - равнодушно сказал пёс.
- Не понял. Как это, мертвы? Почему? Я не хочу умирать! Ещё рано! Я так мало пожил.
-Да вот так, возьми и остановись у тебя сердце. Инсульт.
-А отчего же не пришли за мной ангелы, али кто другой? Почему за мной прислали вшивую дворнягу? У тебя даже крыльев, что там, ошейника нет! Ты бредишь, пёс! - недоумевал Иван, жалея, что у него нет с собой намордника.
-Потому, что сам ты жил, как пёс: ел, пил, спал, в общем, потакал инстинктам животным и, лишь, изредка размышлял над тем, почему люди поступают так, а не иначе. И то, размышлял, когда дело касалось только тебя. Тебя сразил инсульт, порок сердца. Но, в действительности, тебя погубил не он, а эгоизм и самовлюбленность в запущенной стадии. Посмотри, Вань, на свои похороны.
И тут Иван с попутчиком перенеслись в его квартиру. Похороны организовывала соседка Убогого на деньги, которые нашла у него в шкафу, и, которые он не успел пропить или проиграть в покер. Она отослала всем родственникам телеграммы, благо их было немного, но никто из них приехать не смог, видимо, были дела поважнее. Собрались лишь местные алкаши из двора и близлижайших окрестностей, узнавшие о горе от одного старого ловеласа, сантехника на пенсии, по совместительству – собутыльника Ивана, - Потапа. На поминках особо пламенных речей не было, да никто их и не ждал. На следующий день все забыли об Убогом, как будто его и не было никогда.
Так дурно и больно стало Ивану, что вскричал он не своим голосом: «Прости меня, Боже, прости раба твоего недостойного. Назначил ты мне собаку в судьи, а я и её не достоин, даже собачьего суда не достоин, ибо ниже я собаки. Чувств и мыслей во мне не было, ни любви, ни сострадания я не имел, поэтому не достоин я даже ада, ибо там люди мучаются, а я не человек, а червь бесчувственный и растоптать меня мало. Понял я, зачем жить надо. Затем, чтобы людям вокруг тебя легче с тобою было, для людей жить надо. Ведь тогда, может, кто-нибудь за тебя и помолится, да отмолит грехи твои перед Господом. Мне бы еще хоть минуточку прожить, и я бы всё исправил. Всё! Но нет, слишком поздно, всё слишком поздно осознается. Как же горько, как горько…»
И тут, вопреки всему, наступила темнота. Мрак. А потом, вновь, свет. И Иван почувствовал, как чьи-то заботливые руки в резиновых перчатках слегка шлёпнули его по попе. Добрый голос возвестил: «Мальчик!»
Посвящается Нонне Мордюковой, великой
российской актрисе, ушедшей из жизни 6 июля

Понравилось?

Проголосовало: 2 чел.