Тёплое время года подходило к концу. Это был один из последних жарких дней.
Этот день светло-розовый поросёнок решил посвятить отдыху, - путешествовать в жару ему не хотелось. Он сидел в самом центре большой поляны, в густых зарослях высокой желтоватой травы. Поросёнок наблюдал за лесными бабочками с неяркой окраской крыльев, грелся на солнце и одновременно следил за окружавшей поляну чащей. Рядом с ним в траве лежал остро отточенный каменный нож.

Шёл пятый или шестой год блужданий светло-розового поросёнка. Он почти не вырос за последние два – три года, не прибавил в весе, но стал более жилистым и подвижным, чем обычные свиньи. Его левое переднее копытце было наполовину раздроблено, кожа шелушилась всё холодное время года, во рту не хватало нескольких зубов, но вообще он чувствовал бы себя здоровым, если бы не приступы лесной лихорадки (так он сам назвал эту болезнь), повторявшиеся через равные промежутки времени. Первые признаки этой болезни появились у поросёнка очень давно, а около двух лет назад она полностью подчинила его жизнь своему распорядку, разбив её на отрезки продолжительностью сорок – пятьдесят дней. Это было время одного цикла болезни, который условно можно было разделить на три части. Первая часть продолжалась, в лучшем случае, каких-нибудь десять – пятнадцать дней, в течение которых поросёнок чувствовал себя совершенно здоровым. Затем начиналась вторая часть цикла – самая длинная, самая утомительная: у поросёнка начинались внезапные приступы лёгкого головокружения и ночные кошмары. В такие дни он чувствовал постоянную тяжесть в голове, которая не давала сосредоточиться, притупляла рассудок. Постепенно приступы головокружения усиливались, превращаясь в почти непрекращающуюся тошноту. Ночные кошмары сменялись дневными галлюцинациями. По ночам поросёнок чувствовал сильный озноб. Появлялась резь в глазах, тело охватывала сильнейшая слабость, всё время мучила жажда. И затем следовал третий этап развития болезни – собственно её приступ, длившийся от трёх до шести суток. Поросёнка била лихорадка, его рвало желчью, голова раскалывалась от ужасной боли. Со всех сторон его обступали чудовищные видения, в краткие часы сна он видел, как его настигают и начинают пожирать огромные змеи. Но, несмотря на эти страшные мучения, поросёнок всё же предпочитал этот этап болезни предыдущему. Во время приступов он ни о чём не мог думать, не мог бояться, не мог жалеть себя, все его силы уходили на противоборство с болезнью. К тому же приступы проходили сравнительно быстро, а период головокружений и отупляющей тяжести в мозгу мог растянуться на месяц и всё равно неизбежно завершался приступом. Весь этот месяц поросёнок чувствовал, как болезнь медленно подтачивает его здоровье, по капле отбирая волю к жизни, которой может не хватить для следующего приступа. Во время приступов поросёнок никогда не думал о самоубийстве, наоборот – он отчаянно, изо всех сил боролся за жизнь. А вот во время «переходного периода», в эти долгие недели бездействия, такие мысли изредка приходили ему на ум. Правда, даже в самые мрачные дни в глубине души поросёнок был твёрдо уверен, что никогда не покончит с собой.
…Итак, приступ заканчивался, и весь цикл болезни повторялся заново, начинаясь с периода полного здоровья и завершаясь неминуемым приступом. Таким образом, теперь жизнь поросёнка строилась в соответствии с периодичностью болезни. Те несколько дней, когда он чувствовал себя совсем здоровым, поросёнок посвящал странствиям. Он покидал очередную стоянку-убежище и отправлялся куда глаза глядят сквозь чащу. Это были золотые дни светло-розового поросёнка. Он уже достаточно освоился в чаще, чтобы путешествовать, не опасаясь внезапного нападения. И он полюбил эти путешествия, они стали единственной радостью в его жизни, но радостью немалой. Давно были забыты лунные свиньи и заброшены такие занятия, как вырезание деревянных фигурок, - стоило ли терять на глупые фантазии драгоценное время, которое можно использовать для нового путешествия по незнакомым местам чащи? А чаща таит в себе столько удивительного и прекрасного!..
Примерно год назад поросёнок впервые после начала своих скитаний вышел к большой реке. Она спокойно несла свои воды среди чащи, и чаща послушно расступалась перед ней. Два дня поросёнок шёл вдоль реки, устраивая ночные стоянки на её берегу. В начале третьего дня его вдруг привлекла едва заметная, узенькая, аккуратная тропинка, протоптанная будто бы специально для него. Поросёнок свернул на неё и вскоре снова углубился в чащу… Следующие несколько дней в сердце поросёнка сохранялся неприятный осадок – какая-то обида на судьбу: ну, почему он не наткнулся на реку в первые годы скитаний, когда он мечтал о том, чтобы хоть куда-нибудь выбраться из чащи? Он бы тогда, никуда не сворачивая, шёл вдоль реки до тех пор, пока она не вывела бы его на открытое пространство, а может быть, – кто знает? – и к той самой Речной Долине. Тогда он не полюбил бы эти путешествия по опасным дебрям, не заболел бы лесной лихорадкой… Ему не пришлось бы ударом каменного ножа отсекать голову толстой серой гадюке, случайно заползшей в его наземное убежище, и камень, брошенный с дерева краснохвостой обезьяной, когда поросёнок отдыхал, лёжа под деревом, не изуродовал бы его левое переднее копытце. Он стал бы жить, как обычные свиньи, найдя на равнине какое-нибудь поселение своих родичей, создал бы семью и, возможно, начал бы превращать свой новый свинарник в Речную Долину. А уж если бы он сразу очутился в Долине… то он зажил бы там так же, как живут там другие свиньи, о которых повествуют древние легенды. Так нет же! Судьба предоставила такую возможность только теперь, когда ему больше не нужны ни свинарник, ни Речная Долина, а нужно только одно – побольше свободных от болезни дней, которые он может использовать для новых странствий по самым опасным, самым потаённым уголкам чащи.
…Когда болезнь входила во вторую стадию, светло-розовый поросёнок вынужден был искать убежище на длительный срок, потому что путешествовать с этой страшной тяжестью в голове было очень трудно и смертельно опасно, и сами путешествия переставали доставлять ему радость. Тогда начинались мрачные недели тупого бездействия в ожидании приступа. Но поросёнок по-прежнему знал, что никогда добровольно не расстанется с жизнью, потому что за новым приступом последует новый период здоровья и странствий.
Да, он давно перестал мечтать о возвращении в свинарник, не говоря уже о призрачной Речной Долине. Он вообще почти забыл свою родину и своих родичей. Так что теперь ему была абсолютно безразлична судьба свинарника и его обитателей: перекочуют ли они все в Речную Долину, сделают ли эту самую Речную Долину из своего свинарника или будут жить, как всегда жили их предки, ещё тысячи лет, - его это больше не волновало. Поросёнок понимал, что его домом – наперекор его желаниям – стала чаща, и куда бы ни забросила его судьба – в Речную Долину, обратно в свинарник или к лунным свиньям на их медовые пастбища, - всюду он будет чувствовать себя чужим и гораздо более одиноким, чем здесь, в чаще. В самом деле, что он забыл в этой Речной Долине? Поросёнок вспоминал слышанные в детстве легенды об этой благословенной стране и ума не мог приложить, что же в ней хорошего. Там же, наверно, смертельно скучно – в сто раз хуже, чем в свинарнике, а что уж тогда сравнивать её с чащей!.. А окажись он сейчас снова в свинарнике? Да он просто станет посмешищем со своими чащобными привычками, другие свиньи будут смотреть на его болезни и уродства с жалостью и отвращением. Он никогда не сможет найти с ними общего языка, потому что сам считает себя другим существом, а свиньи стали ему безразличны – гораздо более безразличны, чем любой из обитателей чащи. Но главное – куда бы он ни попал, он всё равно, рано или поздно, не выдержит и уйдёт обратно в чащу по какой-нибудь аккуратной, едва заметной тропинке… или умрёт от тоски.
Поросёнок уже не мог вспомнить, что появилось раньше – болезнь или любовь к путешествиям. Иногда ему казалось, что они появились и развиваются одновременно. Как бы то ни было, эти путешествия стали для него смыслом жизни. При этом он не задумывался, для чего они нужны ему, потому что слишком хорошо чувствовал, как сильно они ему нужны. Для него самым большим праздником был второй день после окончания приступа, когда он мог идти дальше. И он отправлялся в путь по тёмным тропинкам, не заботясь о направлении. Он дышал воздухом чащи, смотрел по сторонам, слышал тысячи звуков и различал их между собой. Он знал повадки множества обитателей чащи, опасных и безобидных, к кому-то из них относясь с симпатией, кого-то ненавидя. Перед змеями он по-прежнему испытывал ужас, но знал, что в случае нападения у него хватит сил защищаться и, возможно, даже победить. Любимыми же существами поросёнка стали деревья. Постоянно наблюдая за их жизнью, он узнавал о них все мелочи. Если бы теперь поросёнок увидел вдруг кого-нибудь из своих собратьев-свиней, то по его виду не смог бы узнать о нём ничего определённого. Но стоило ему внимательно посмотреть на любое из деревьев чащи, и он мог узнать о нём всё. Шагая среди деревьев, поросёнок никогда не чувствовал себя совсем одиноким. Случалось, что за день он преодолевал огромные расстояния, но, несмотря на усталость, к вечеру всегда чувствовал себя счастливым. И ещё, путешествуя, поросёнок чувствовал себя свободным – самым свободным разумным существом на свете. А из неразумных свободнее его были только деревья (он сам не мог объяснить – почему, но был в этом уверен).
Однако, около полугода назад светло-розовый поросёнок понял, что болезнь берёт верх над его организмом. Приступы не усилились, но «здоровый период» начал неуклонно сокращаться, а четыре месяца назад он составил всего два дня. Когда поросёнок остался в старом убежище на второй цикл болезни, он понял, что путешествиям приходит конец. А тогда неважно, сколько ещё удастся ему протянуть, сидя на одном месте, - это лишь вопрос времени: смерть уже одержала победу, и теперь начинается долгая и мучительная агония.
Он принял это решение в самом начале второго периода болезни, наступившего после двух дней передышки, на вторую ночь после того, как понял, что должен остаться на месте на время ещё одного цикла. Утром поросёнок двинулся в путь. Он покачивался на ходу, несколько раз падал, но каждый раз что-то поднимало его на ноги и толкало вперёд. Первые четыре дня путешествия показались ему адом, он уже мечтал, чтобы боль поскорее разорвала изнутри его голову и таким образом избавила бы его от дальнейших страданий. На пятый день он впервые не заметил ухудшения. А на седьмой день, едва только открыв утром глаза, светло-розовый поросёнок понял, что победил смерть. Болезнь резко отступила, нарушив свой привычный ход. Поросёнок продолжил путешествие и не останавливался больше месяца, пока его внезапно не свалил очередной приступ, начавшийся на этот раз без предварительного второго этапа. Затем последовали два обычных цикла, в которых период здоровья снова составлял не менее десяти дней. Но в начале третьего цикла, двадцать дней назад, поросёнок решил повторить подвиг и снова навязать болезни свои правила. И снова это ему удалось…

Светло-розовый поросёнок сидел в самом центре поляны, греясь на солнце, и наблюдал за парящим в небе орлом, которого очень редко можно было заметить над чащей. «Это перелом», - мысленно говорил себе поросёнок. – «Теперь ясно, что я могу растянуть «здоровый период» до самого приступа. В этот раз было гораздо легче… Не знаю, не знаю… может быть, это и не выздоровление, но, по крайней мере, - изменение к лучшему. Приступы пусть остаются, мне на них наплевать, - подумаешь, пять дней…»
-А как у вас листья под солнцем переливаются, - улыбнулся он группе лиственных деревьев, росших на краю поляны.
И вдруг в глазах у него потемнело от столь же сильного, сколь и внезапного приступа головокружения. Он покачнулся и чуть не потерял сознание. Лицо поросёнка посерело от страха, - он понял, что через несколько часов следует ждать начала третьего этапа болезни. А ведь после предыдущего приступа прошло всего двадцать дней!
-Почему так рано??. – трясущимися губами шептал поросёнок, еле сдерживая слёзы, хотя он не плакал уже больше двух лет.
Видимо, он рано начал праздновать победу над болезнью. Впрочем, теперь он понимал, что такая победа была бы просто чудом. И вот болезнь нанесла ответный удар.
…Головокружение утихло, поросёнок взял себя в руки и мрачно смотрел на траву перед собой. Потом он поднял глаза на группу лиственных деревьев:
-Ничего, ещё поскитаемся, - спокойно сказал он им. – Вряд ли это уже конец. Может, на три – четыре путешествия меня ещё хватит… А может, и на все двадцать. Эту проклятую лихорадку толком не разберёшь.
И поросёнок весело помахал деревцам передними копытцами.
Этот жест насторожил большую серую гадюку, подкрадывавшуюся к нему сзади. Это была гигантская лесная гадюка-трупоед с непомерно большой головой, покрытой уродливыми коричневыми наростами. Неуклюжая, она хотела незаметно подползти к поросёнку, нанести смертельный укус и ждать его смерти. Маленький зверёк не казался опасным этой крайне осторожной, даже трусливой змее. Она не знала, что в траве рядом с ним лежит смертельное оружие, уже сразившее одну гадину, и если поросёнок заметит её раньше, чем она его укусит, у неё будет немного шансов даже на смертельную ничью. Но глупая лесная тварь не знала этого и, переждав, пока поросёнок не закончил махать копытцами, осторожно двинулась дальше. Она была уже в каких-нибудь трёх метрах от него и готовилась к решающему броску. Но её опередили.
Поросёнок только почувствовал стремительно накрывшую его тень, и в следующее мгновение ужасные чешуйчатые пальцы сжали его тело, и огромные когти вонзились в него, причиняя страшную боль. Но поросёнок привык к боли и поэтому сознания не потерял. Автоматическим движением он свободным копытцем (к счастью, свободным осталось здоровое – правое) подхватил с земли нож.
…Орёл стал набирать высоту. «Скоро смогу увидеть Речную Долину», - сквозь боль мысленно произнёс поросёнок, обливаясь кровью.
Вот уже птица поднялась выше самых высоких деревьев чащи. Вот чаща стала похожа на огромное зелёное море, вот…
Если бы поросёнок оглянулся на землю в тот момент, когда орёл поднялся на самый верх, он бы увидел блеснувшую там ленту большой реки, ещё несколько рек поменьше. Он увидел бы зелёное море деревьев, кончавшееся только очень-очень далеко, с одной стороны – степью, а с другой – еле различимыми огромными горами голубоватого цвета, со снежными шапками на высоких вершинах. С двух же других сторон чаще вообще не видно было конца, и, увидев это, поросёнок наверняка почувствовал бы гордость за свой дом и тоску по бесконечным просторам чащи, по которым он путешествовал так недолго. Но поросёнок не смотрел на землю, - ему было всё равно, что он там увидит.
Дикая ярость охватила его. Попасться так нелепо! И потом – что это за идиотский орёл, который пикирует на лесную поляну, чтобы схватить маленького поросёнка? Это же аномалия, даун среди птиц!..
-Сумасшедшая мразь… - хрипел полузадушенный светло-розовый поросёнок.
У него осталось только одно желание – погибнуть вместе с орлом, но он не знал, как это сделать.
И вдруг он почувствовал, что его правое копытце сжимает нож.
-А-ха!.. – заорал поросёнок и из последних сил ткнул ножом вверх.
Но попал не в живот, а всего лишь в лапу орла. Крылатый хищник вскрикнул и разжал когти, выпустив окровавленную тушку жертвы. Почувствовав, что падает, светло-розовый поросёнок ещё раз яростно взмахнул ножом в отчаянной попытке нанести орлу смертельное ранение, но попал по воздуху и с воплем, не выпуская ножа, полетел к земле…
Но он ещё успел, кончив орать, увидеть, что падает прямо в объятия вековых елей, и это обстоятельство напоследок порадовало светло-розового поросёнка. Он не успел долететь до земли, умерев в воздухе от разрыва сердца.

Понравилось?

Проголосовало: 4 чел.