или поведение хищников в естественной среде

Большой полосатой кошке

Он потягивается, сладко зевает и открывает глаза. Он всегда любил поспать, но жизнь не всегда давала ему возможность взять от сна все, что он хотел. И поэтому сегодня он был ей особенно благодарен.
Он жадно втягивает воздух ноздрями. Он любит воздух. Любит запахи наполняющие его. Запахи были всегда такими разными, манящими, таинственными, привычными, будоражащими воображение или совершенно знакомыми. Но все они, что-то обещали и о чем-то говорили. Запах всегда мог сказать ему больше чем звук, взгляд или прикосновение. Запахи никогда не врали. Они были чисты.
Он встает и бежит. Он любит бежать. Конечно, иногда он и просто ходит, но бежать всегда было намного приятнее. Можно бежать не торопясь, плавно переставляя лапы и продумывая каждое следующее движение. Можно бежать быстро, так что каждое движение сливается с предыдущим и следующим, постепенно превращаясь в ритм. А можно лететь. Он не знал, как это у него получается, но любил это больше всего. Иногда движения становились столь быстрыми, что думать о них было уже совершенно невозможно. Можно было только следить за этим движением, слиться с ним, стать им. И тогда это становилось стремительным полетом, словно молния полыхнула, разрезая небо, и исчезла.
Он летит сквозь дождь. Он любит дождь. Дождь падает с неба, и никогда не было наоборот. И никто никогда не мог помешать ему упасть вниз. Ни что не могло стать ему препятствием. Ему очень нравится это, хотя он редко думал, почему именно. Ему просто нравится, когда мокрые капли касаются его. Иногда они бывают холодными и жесткими, а иногда мягкими и ласковыми. Он любит их любыми.
Он охотится. Он всегда любил охотиться. И хотя он не всегда был голоден, но сам процесс охоты был важнее, чем голод, важнее, чем страх, важнее, чем он сам. Просто так должно было быть. Он не знал почему. Да и не хотел знать. Он просто знал, что должен ждать, должен следить, должен подкрадываться. И потом одно очень быстрое движение, как падающая с неба капля, которая не может остановиться, не достигнув цели. И вот уже зубы вошли в плоть, вот когти, кажется, так медленно входят в живое тело, вот уже течет по усам кровь и он чувствует, как замедляется и останавливается пульс под его крепко сжатыми челюстями. О, этот момент! Этот восторг! Он чувствует, как чужая до этого жизнь становится его. Становится им самим. Он чувствует эту энергию. Она наполняет его до самого последнего волоска на хвосте. Мурашки бегут от затылка вниз по спине, поднимая даже самые мелкие волоски на его теле. Он вынимает зубы. Он победил.
Он смотрит в небо. Он всегда любил небо. Эти облака, эта бескрайняя синева. Он мог смотреть на них часами, не меняя позы и почти не дыша. Особенно ему нравился тот контраст между максимальным напряжением охоты и наступающим расслаблением в созерцании прекрасного голубого неба. Небо всегда было. Оно никогда не переставало быть. Оно было до него и будет после него. И оно было им. И он был им. И они были едины. Он мог бы остаться им, но голод уже напоминал о себе.
Он есть. Он любил есть. Он мог рвать мясо кусками и глотать его, даже не жуя. Он мог медленно лакать кровь и медленно и неторопливо слизывать ее с усов. Ему нравится это одинаково. Ему нравится следить за тем как меняется его состояние в процессе того, как тело берет себе все то, что ему было необходимо, как медленно наступает насыщение, а вмести с ним приходит покой и умиротворение. Можно уже никуда не бежать и даже не идти. Можно спокойно лежать и что-нибудь сыто мурлыкать себе под нос, щурясь зелено-желтыми глазами на Солнце.
Он любит. О, как он любит любить! Как было прекрасно вдохнуть ее запах глубоко-глубоко, полной грудью, на сколько хватит легких. Как будто с ее запахом он забирает ее душу, и она становится им, а он ей. Как восхитительно было чувствовать себя в ней. Ничто другое не давало ему такого сильного ощущения. Нигде больше он не чувствовал такого единства с миром. Даже небо было хоть и нестерпимо красивым, но оно было где-то там. А она была здесь и прямо сейчас. И можно было слегка запустить когти в ее роскошный зад. И можно было несильно укусить ее за прекрасную шею. И можно было, потом, после того как душа маленьким белым лоскутком спустится с неба обратно, лежать рядом закрыв глаза и слушать ее учащенное дыхание. В такие моменты он любил весь мир, каждого его обитателя, каждую вещь, каждое явление грозное и благостное.
Он живет. Он любит жить. Чем дольше он жил, тем яснее понимал и чувствовал, как много в ней красок. Когда он был молод, она казалась ему черно-белой. И лишь серый цвет вносил в нее некоторое разнообразие. Но с годами, особенно после очень удачной или очень неудачной охоты, или после восхитительной ночи любви, он стал замечать, что жизнь вовсе не черно-белая. Она цветная. Цветная до такой степени, что порою трудно отличить, где заканчивается один цвет и начинается другой. Цвета смешивались и переливались. Они так и норовили обмануть его и сбить с толку. Но такой мир нравился ему все больше и больше. И даже смерть, которая была на каждом шагу. Которая подкарауливала за ближайшим кустом, за поворотом пути, здесь, там и повсюду, даже она постепенно становилась в его глазах частью этого прекрасного мира. Он полюбил даже ее, потому что понял, что лишь она причина того, что этот мир так неуловимо и удивительно меняется каждое мгновение. Жизнь непрестанно рождала их, а смерть забирала. И он всегда был и останется между ними. Даря жизнь и забирая ее. Удивляясь ей. Смеясь над ней. Любя ее. Становясь ею все больше и больше с каждым следующим мгновением.
Он смотрел в зеркало заднего вида. Дорога стремительно убегал в нем куда-то назад, и скрывалась за поворотом. Он поправил очки. Провел рукой по волосам. Улыбнулся сам себе. И в его зелено-желтых глазах мелькнула на мгновение хищная искорка. Он посмотрел на мокрую после дождя дорогу, на отражения фонарей, на черноту ночного неба и нажал сильнее на педаль газа. День кончился.

21.07.2008 г. 14:55 г. Москва

Понравилось?

Проголосовало: 1 чел.