По мотивам стихотворения в прозе
"Соло для скрипки без оркестра"


Мы замечаем только отсутствие. В двадцать лет мы спокойно можем выйти в окно, не заметив выхода. В сорок нам уже достаточно выглаженных рубашек и тридцать семь с половиной фрикций в полной темноте. Стоило Джону Кэйджу помолчать 4 минуты и 33 секунды, как зрители обнаружили своих соседей по партеру. Так уж устроен наш – не заметивший исчезновения рыцарской конницы и бисквита – вид. Даже, те представители homo sapiens, которые озирают мир с высоты вершины пищевой пирамиды. Отнимите у них бифштекс, и они искренне удивятся вашему присутствию.

Мне кажется, что изобретение водородной бомбы – это самое гениальное и полезное достижение человечества. Однажды, какие-нибудь фанатеющие от кубических форм Али Баба и сорок разбойников инсталлируют Армагеддон в папку истории, и тогда человечество наконец-то обнаружит свое наличие на третьей планете от Солнца. Согласен, что это достаточно радикальный метод. Однако на моей памяти – пока еще не изменившей мне ни разу с Одри Хепберн – еще не было случая, чтобы функция слышать прогрессировала у человечества в навык слушать друг друга. Об этом восемнадцать столетий тому назад твердил плешивый монах Ван Би.

Гениальному китайцу повезло больше: он все-таки вывернулся, и уже не платит налоги императору Цзай-Ляо. Что касается лично меня, то за последний час мои попутчики в третий раз убеждаются в том, что я существую на этом свете. Добравшись до тамбура и раскурив трубку, я также попадаю впросак: в рюкзаке отсутствует моя записная книжка. Так что: гибель человечества – по крайней мере, более сотни его представителей – откладывается на неделю. До тех пор, пока я не вернусь из командировки в свою квартиру и не упрячу записную книжку обратно в ящик письменного стола.

Вот такая вот «хуа-янь» лезет в мою голову, пока я задумчиво выбиваю трубку о каблук и возвращаюсь обратно в свое купе. Хорошо, что я сообразил прихватить с собой свой старенький CD-плеер, правда, с одним-единственным диском. Но зато каким: 24 каприса для скрипки соло Николо Паганини в аранжировке трудолюбивого Ицхака Перлмана. Дуэт скрипки с оркестром – это удел супружеских пар, к коим я не отношусь почитай уже с полгода. Отношения у меня с моей второй женой не сложились, и по своей сути они до чрезвычайности напоминали качели: ей они кружили голову, меня же от них тошнило.

И дело тут не в том, что я родился в тот самый день, когда пилоты американского бомбардировщика «Enola Gay» одним махом выписали из Хиросимы и отправили на аудиенцию с Создателем шестьдесят шесть тысяч японских душ. Просто, человек готов пойти на любые мыслимые и немыслимые испытания, выдержать самые изощренные мучения и пытки, наконец, прочитать хоть один роман Дарьи Донцовой… от корки до корки! Но выдержать испытание самим собой – это ему не под силу. Хотя, что говорить о простом смертном, когда самый знаменитый в истории парень с инициалами Б.О.Г. не нашел в себе сил бороться с одиночеством, отчего уже несколько тысячелетий находится в полнейшей прострации.

Однако расскажу вам один секрет, самую первостепенную тайну галактического масштаба и не возьму с вас за это ни копейки! Одиночество не лечится антибиотиками и новой любовью: стараясь выбить клин клином, вы вгоняете его еще глубже – в самые глубины своего подсознания. Одиночество – это тот самый нуль, когда замерзает все живое и, если и есть возможность упасть ниже этой отметки, то ваше падение будет вечным. Тот счастливец, который – без веревки! – проскакивает над этим тартаром, навечно избавляется от привычки делить свою жизнь на: до нашей эры и после. Вы знаете такого?

Пятнадцати минут оказывается вполне достаточно, чтобы успеть выкурить на перроне очередную трубку, подышать свежим воздухом и купить у сонной киоскерши бутылку холодного пива. Но мои опасения неожиданно находят подтверждение, и виной тому маленький полустанок, приютившийся в интервале между «вчера» и «сегодня». Я с ужасом вглядываюсь в темные окна хибары, вросшей в глину и полынь, и внезапно понимаю: ее постояльцы – самые счастливые люди на свете – они замечают наше отсутствие чаще других. Правда, в этом есть некоторое неудобство: полное отсутствие каких-либо перспектив в будущем.

На самом-то деле все значительно проще, хотя и столь же безнадежно. Единственным средством от одиночества является обычный крепкий сон без сновидений. В тот самый момент, когда вы смежаете веки – между вами и окружающей вас действительностью – все кончено. Причем, по обоюдному согласию! Вот почему государство столь подозрительно относится к ультимативному постулату профсоюзов о неприкосновенности восьмичасового рабочего дня, а молодожены взбадривают себя порциями секса и, если и засыпают, то – крепко-накрепко обняв друг друга.

Молодоженом я уже не буду, в профсоюзах не состою, так что сон наотрез отказывается посетить мою черепную коробку, предпочитая гнездиться в черепах попутчиков, подтверждающих правильность моих выводов своим храпом. Что я только не делаю: ворочаюсь с боку на бок, как белка в колесе, подслушиваю жизнерадостное соитие колес и шпал, стоически сторожу прорубь окна, но все безрезультатно: из шести миллиардов голов, Морфею не понравилась почему-то именно моя. Ничего не попишешь: те же психотерапевты отлично разбираются лишь в чужих драмах!

Поезд вновь трогается столь же решительно, сколь в свое время тронулся умом друг моей юности Сережа И., однажды в припадке ревности утяжеливший 1400 граммов своего серого вещества одной третью унции свинца. Черт бы побрал, этот астигматизм! Продав душу гениальному итальянцу, я покрываю телом совершенно безответную поверхность матраца и зашториваю зрачки свинцовыми веками. Все верно, одиночество и путешествие поездом – суть: близнецы. Как попутчики напротив – все на одно лицо. Все они рано или поздно сходят, но в расписании движения этого дьявольского поезда отсутствует одна-единственная остановка – ваша!

Понравилось?

Проголосовало: 17 чел.